поднялся, – неловко повернулся Лукич, – и прожектор в упор, свет страшный сверху, и брюхо вертолета снижается прямо на нас, черное брюхо! Ужас… – глаза его красные, воспаленные, слезились от светящей в лицо лампочки и неудобной позы, и он чертыхнулся. – Перед припадком бывает такое.
– А это видел? – Филин показал ему на краденый бумажник.
– Дак вы же с парнем этим… Вообще, хотел сказать спасибо тебе…
– Молчи ты! – вспыхнул Филин.
– Да все нормально, и жена нормальная, – промямлил Лукич. – Просто мы пришли не вовремя.
– Бумажник этот я спер сегодня! Спер у твоего противника, которого ты расчихвостил, у аристократа этого. Я думал, ты это увидел и потому закричал…
Лукич засуетился, стал по всей квартире что-то искать, заглядывал во все углы, ронял книги, два раза открывал пианино…
– Хочешь, Лукич, я тебе одну байку расскажу? – говорил тем временем Филин. – Я, щеглом еще, сбегал из детдома к матери и каждый раз натыкался на запертую дверь. Засыпал у порога и от холода был трясущимся мясом. Больше дом никак не помню. А теперь, не знаю, но откуда-то эту лампочку твою вон, в коридоре, форточку выбитую откуда-то помню, эти углы… Я вернулся туда, где долго не был…
Лукич зашел в туалет и вернулся оттуда с бутылкой водки.
– Садись, – обратился он к стоящему у темнеющего окна Филину, и тот, оглянувшись, снова увидел трясущиеся руки эпилептика.
Лукич налил и, опустив голову, сидел, словно забыл, зачем сел.
– Не пью, – тихо сказал Филин. – И ты бы не начинал.
Лукич устало улыбнулся и выпил, и тут же налил еще.
– Мне пить совсем нельзя, – сказал он, крякнул и выпил третью. – Ну и зачем?
– Что зачем? – не понял Филин.
– Зачем не сбежал? Раз подумал, что я видел.
– …
– «Жалко стало, дураку!» – насмешливо пропел Лукич, пробежался по комнате, сел снова и спросил серьезно и холодно. – Что, так жалок?!
Филин смотрел мимо него на входную дверь.
– Это жена вернулась…
Действительно, вошла та самая женщина, поздоровалась приветливо, даже кокетливо, но поджала губы, увидев на столе початую бутылку. Не сняв с плеч платка, бросив пальто на диван, она пошла к столу, отнесла остатки водки в ванную и вылила в раковину.
– Попью чаю и поедем на дачу, – строго сообщила она. – Завтра с утра поработаем.
– Сегодня поздно уже, – возник Лукич.
– Ждешь этого бродягу-геолога? – спросила она.
– Он где только не был и чего только не знает! – защищал собутыльника Лукич.
– Граф Толстой, думаешь, мало знал? Да разве пил? Или там, например, Дзержинский? Дистрофик твой Витя.
Утром на лужайке перед дачной верандой, выбрав отмоченные грибы из жестяного таза, Валя высыпала их в большой зеленый чайник и поставила варить. Лукич и Филин переносили картошку в погреб. Глядя на них, Валя засучила рукава:
– Барышни мои из отдела сегодня в оперу пошли. Какое-то великое сопрано из Европы прибыло, а я тут… Она аккуратно выкладывала продукты, купленные Филином по дороге на дачу, из двух рюкзаков, и лицо ее все более смягчалось, наконец, почти с любовью глядя на Филина, она крикнула нараспев:
– Скоро чай будем пить, грибочки ку-ушать.
День выдался ясным, безветренным, сверкали на солнце тончайшие нити паутин, летали бабочки, пахло летом.
– Давно ли женат? – спросил Филин.
Валя деловито приставляла к чердаку старой, основательной дачи тяжелую лестницу…
– Нет-нет, – перехватив взгляд Филина, торопливо заговорил Лукич. – Она женщина понимающая, умная, она главный специалист. Но чтобы высокомерие или брезгливость ко мне – никогда! Д-дача эта моих еще родителей. Папа мой на этом турнике «солнце» крутил. Тут вот старые тополя, один уже упал, вот здесь стоял. Сестра умерла от рака лимфы. Я любил ее очень. Ни мать, ни отец этого уже не видели. Она у нас в семье баловнем была, – Лукич сел на опрокинутое вверх дном ведро. – Были и мы когда-то вместе, как те, которые есть сейчас. И во все времена кажется, что это навсегда…
– Ваня, куда ты дел молоток? – раздался голос жены.
– Слева на подоконнике, – ответил он, еще не освободившись от воспоминаний.
– Что, обессилел совсем? Подать не можешь? – картечью раскатились снова слова ее.
Лукич послушно пошел за молотком и, опустив плечи, долго стоял рядом с Валей, держа его наготове. Прибив и укрепив одну из отвалившихся ступенек старой лестницы, Валя энергично добралась до чердака и тут же швырнула сверху две подшивки «Советского спорта» почти на голову Лукичу. Он увернулся и, озираясь по сторонам, тихо, потерянно заговорил:
– Нет, Валя, брось! Это дом. Я не разрешаю, нельзя… Дом! Это мое, это мне нужно…
Но с чердака по-прежнему летели и шмякались на землю подшивки «Огонька» и «Правды» сороковых, пятидесятых годов. «Известия ЦК», «Знание – сила»…
– На помойку… – Лежит тут, – доносилось сверху.
Лукич, беззвучно шевеля губами, взял подшивку «Правды» со Сталиным в траурной рамке и полез с ней наверх. Жена, еще не обращая внимания на его лицо, пыталась сбросить их обратно на землю.
Филин встал и зашел под лестницу, опасаясь, что Лукич свалится. Посмотрел снизу на Валин подбородок, на напрягшуюся шею Лукича, и, как в сентиментальной сказке, сбежавшая слезинка эпилептика разбилась о его тренированное плечо. Подбородок и губы Лукича дрожали, а из глаз горькими ручьями одна за другой катились слезы. Валя отпрянула назад. Тихо-тихо сполз вниз Лукич и ушел за дом. Валя поспешно собирала раскиданные по траве газеты и журналы, затаскивала их снова на чердак, робко и растерянно поглядывая на Филина:
– Я же только «Советский спорт», при чем тут душа? Только «Спорт», кому он нужен! – она все поглядывала в сторону, куда ушел Лукич. Там стояла тоненькая высокая рябина с багровыми листьями и красными ягодами.
Валя и Филин сидели напротив друг друга за круглым дачным столом. Лукич все не возвращался.
– Сейчас сварятся как следует, сделаю грибочки со сметаной. Да… – говорила Валя с отсутствующим видом, – Спасибо вам за праздничный обед и…
Появился Лукич. Валя подхватилась вдруг и порывисто отвернулась к окну. Лукич, не поднимая взора от земли, снял с огня зеленый чайник с грибами, заглянул в него, понюхал, выпустив дурманящий грибной дух:
– Чайку охота, – извинительно сообщил он. – Сейчас заварим.
Он вылил из чайника под дерево все содержимое, отстраняясь в сторону от клубящегося пара, долго полоскал, набрал чистой холодной воды, поставил на огонь и пошел к погребу. Филин, следивший за каждым его шагом, отправился следом. Валя, обнаружив вместо готовых грибов холодную воду, взбешенно пошла за ними, но шаги ее становились все медленнее, нерешительнее, остановилась. И когда Лукич уже скрылся в погребе, сказала вдогонку:
– Я позову вас, когда
